Давно это было, в 99-м. В бескрайних степях Айовы мой американский приятель ударил по тормозам возле неприметного поворота и спросил: «А хочешь увидеть ту самую ферму, с которой свиньи улетели?»
По тому, как он спросил, я понял, что речь идёт о главном событии в истории этой далёкой окраины, о котором должен знать каждый образованный человек. Поскольку я таковым прикидывался, пришлось понимающе кивнуть, ни xpена не понимая, и мы поехали.
Моё представление о свинофермах ограничивалось незабываемым детским знакомством с дощатым свинарником на шесть угрюмых рыл. Каждое рыло обслуживалось в единоличной клетушке отдельной большой человеческой семьёй, вооружённой вёдрами с объедками, в качестве подсобного хозяйства. Из-за этого свиней кормили в разное время, и пока одна жадно жрала, остальные буйно бесились и помирали от зависти, сбавляя в весе вероятно столько же, сколько она набирала. Ещё амбре помню, из-за которого для меня свинарник — до сих пор не пустой звук.
Я подозревал конечно, что на ферме всё иначе, и что фермер со своей семьёй легко управляется наверно с несколькими сотнями свиноголов, нещадно эксплуатируя безропотных батраков-мексиканцев.
Действительность превзошла скромные границы моего воображения. В чистом поле распласталась белоснежная ромашка размером с большой стадион. В каждом её лепестке тянулось длинное стойло, а всего свиней там было десять тысяч. Эти лепестки мы обошли по внутреннему кругу, облачённые почти в космические одежды — вовсе не затем, чтобы не запачкаться, а наоборот чтобы самим не занести какую-нибудь заразу.
Подсобных рабочих не было вовсе — после очередной компьютеризации не осталось места даже для жены фермера, она устроилась в райцентр на полставки библиотекаря. Да и сам фермер, тощий долговязый улыбчивый парень, незаметно было чтобы особенно парился — он полчаса гулял с нами и ещё час чаёвничал, на свиней не отвлекаясь. Я понял так, что он был смотрящий за роботами — на случай, если компьютер затупит и сам об этом доложит.
Из разговора выяснилось, что всё ещё забавнее — из-за огромных целевых кредитов свиноферма фактически принадлежала управляющему банку, проводившему все оперативные финансовые расчеты — это был настоящий свинарник при банке. Корма, напичканные рыбьей мукой, витаминами, гормонами, аппетайзерами и прочей химией, производились на отдельном, таком же безлюдном комбинате. Гормоны давали правильные — поросятам мужского пола женские и наоборот, чтобы в раздумьях над своим полом они быстрее жирели.
Юных поросят привозили готовых, как из фабрики, раз в неделю, и загружали в первый лепесток ромашки. Это запускало великую миграцию всех остальных в последующие лепестки, каждый со спецкормёжкой именно для этого возраста. Отовсюду бил разнообразный душ, как на спа-процедурах, подозреваю что с попутным массажем. Запаха не было вообще — это были безупречно чистые свиньи.
Я ходил по этому кругу жизни внутри ромашки и видел, какие они разные — удивлённое младенчество, резвое детство, бунтарское отрочество, мечтательная юность, и наконец уверенный в себе, сытый, холёный взрослый возраст с заплывшими глазками — это означало, что хряку пора на убой.
Может, из-за этого визита, несмотря на теперешний сорокалетний возраст, я не тороплюсь больше становиться окончательно взрослым и не люблю фастфуда — пельмени моего детства из того свинарника были всё-таки вкуснее.
Я спросил фермера о его знаменитых летающих свиньях. Всё оказалось просто — несколько лет назад, увидев торнадо, он успел нырнуть в бункер и завинтить люк. Жена была в райцентре на работе.
Немного погодя его резервный компьютерный пульт в бункере сообщил, что свиноферма вроде как исчезла.
Выбравшись наружу, фермер увидел вокруг много пустого места и удаляющееся тёмное вихревое облако. После непродолжительного осмотра места катастрофы он сделал звонки жене, полиции, аварийной службе и банку со стереотипным сообщением — свиньи улетели. Для полиции он уточнил, в какую сторону они продолжают свой перелёт.
Честно говоря, я уже не помню, все ли свиньи тогда улетели, вряд ли конечно. Но речь шла по крайней мере о нескольких сотнях — они выпадали потом повсюду в окрестностях. Самые здоровые хряки пострадали мало — рано вываливались из вихря, полагаю что с большим головокружением. Там чернозём сплошной, после дождя хлябь несусветная. Приступая к полёту, хряки немедленно окутывались густой липкой грязью, и последующие удары мусором из той фигни, из которой состоят американские постройки, им были как слону дробина, если крепко зажмуриться. Похоже, в полёте они группировались и выпадали с небес на мягкий чернозём, как будто всю жизнь этим занимались — многие обошлись без переломов.
А фермеру запомнился момент, как он стоял в обнимку с примчавшейся женой среди развалин под вой приближающихся сирен, а вокруг них, выбираясь из-под обломков и возвращаясь с далёких полей, собирались потрясённые цивилизованные американские свиньи.
«Наверно, они хотят кушать и под душ» — сказала его жена и заплакала…
